Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Многие, заприметив вечного онлайнера, что буквально круглые сутки торчал в сети, во внезапно продолжительном оффе, с легкой печалью в улыбке и понимающим взглядом изрекают что-то на подобие «Наверное, он счастлив в реале». На самом же деле с человеком может происходить все что угодно. Он может, корчась от боли сжиматься в углу своей истерзанной кошмарами постели. Может играть в картишки с богом, пустотой или дьяволом, пока его тело догнивает в деревянном ящике. И что еще более часто и вероятно, просто открыть чистый лист. Новую страницу. Новую жизнь. Со старыми дырами. Счастье в реале не повод покончить с онлайном. Получение удовольствия в жизни, не делает удовольствие ролевое – бесполезным и ненужным. Это тоже самое, что полностью отказаться от шоколада в пользу чесночных гренок. А смысл? Если и то и то вкусно (ну по крайней мере для меня, для себя вы можете привести любые другие примеры). Но вкусы этих двух лакомств из совершенно разных областей. Острый, пряный вкус гренок. И сладость мягкого шоколада. Будет ли полноценной жизнь любителя и того и другого если он по не пойми откуда взявшейся прихоти вышвырнет из нее часть своих интересов? Взаимопонимание, редкий гость между реальными друзьями и ролевой жизнью, во многом потому, что вторые уважают и признают первых, а вот первые считают вторых каким-то помешательством, недостойным занятием, что портит их драгоценного друга. И всю эту якобы заботу, на поверку не отличить от банального эгоизма. Эгоизм не так уж плох. Я бы даже сказала, он весьма полезен. В умеренном количестве и при правильном его использовании. Собственный эгоизм нужно разрабатывать наравне с мировоззрением и привычками. Он пластичен и многогранен как кусок пластилина. Его можно оставить валяться бесформенной кучей затвердевшего комка пластика. И тогда он вечно будет выбиваться из общей картины уродливым элементом, путаться под ногами, прилипать к полу и подошвам, оставлять жирные пятна на коврах. Но что мешает вам взять свой эгоизм в руки. Согреть заботой о собственном комфорте, но придать ему форму твердыми принципами и воспитанием? Вы можете слепить из него что угодно. Простое незамысловатое сердце, которое при каждом взгляде на него будет напоминать что-то из детства, согревать своим душевным теплом. Или замок, который в нужный момент оставит ощущение, что вот она, моя крепость, она есть, она защитит и укроет от беспощадной в своем проявлении жизни. И люди с этакими не тронутыми за всю жизнь кусками жесткого эгоизма с пеной у рта учат меня жить. Медленно и мучительно ввинчивают в виски свои укрытые шалью из аргументов обвинения. Вколачивают в любой не защищенный панцирем, кусочек кожи. В каждое слабое место, до которого только могут дотянуться. И хожу я потом как ежик, с торчащими из тела кусками чужих заблуждений на мой счет. А все это только сильнее вызывает желание уходить глубже и глубже по дороге ролплеинга, который позволяет собственноручно выстроить любой другой мир. Свой собственный. Где ты находишься в относительной безопасности от вмешательств людей в твою душу. И какими бы опасностями мы не населяли этот свой мир, в нем вечно горит свет. Свет наших душ и нашего общего желания другой жизни.
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Пешкам иногда удается прорваться в дамки. Бесприданницам стать золушками. Но на каждой доске, в каждой игре есть такие фигуры, что вечно остаются невидимы. Они досадной помехой случайно путаются на пути остальных фигур, не более того. Но пальцы игроков несущие фигуру вдоль ее хода лишь на мгновения задерживаются в том месте, где притаились невидимки. Прорезают тараном их не слишком устойчивую сущность и делают свое дело. А невидимкам только и остается, по крупицам собирать себя в некое подобие того что было до. Но кусочки, частички, далеко отлетевшие, или просто сломанные, теряются, изымаются из целого. И со временем невидимки меняются до неузнаваемости. Чтобы хоть как-то восполнить недостающее они забирают себе пылинки чужого ненужного мусора, окутываются в него. И мусор, становясь частью этого, тоже перестает быть видимым глазу. И вроде бы, кому какое дело, как выглядят невидимки. Какими шрамами и нагромождениями неправильно собранных частей они щеголяют. Ведь никто их не видит. Но есть кое-что. У невидимок нет тела, и зрительного образа. Нет голоса и слуха. Но есть со всей неотвратимостью? хорошо развитая чувственность. И все эти чувства новыми и новыми бурями сносят их внутренний стержень, силой в сотни раз превышающей, те неосторожные проникновения фигур из игры. А доски теряют душу. Игры становятся механичнее, когда из пространства медленно растворяются, изуродованные уже до невозможности тени.
Что от меня осталось? А мне тоже не видно. Я ведь не зряча. Мой путь познания чувственный. Не более того. Только знаю, что у всякой невидимки бывает сводящее с ума желание стать видимой. Хоть раз в жизни, но бывает. И воздушные руки тянутся к какой-то из фигур. Или к игроку. И вновь и вновь сами разбиваются о скалы материального. Хочу стать видимой. Хочу силы преодолеть саму себя. Хочу заплакать. Или уснуть и не просыпаться. Ах что-то раскатала тень губу, пользуясь тем что невидима. И по губе пройдутся катком беспощадные пальцы. А на душе от этих самых пальцев такие хаотичные следы. Словно бы взамен не материальной плоти, душа невидимок напротив приобрела более реальные черты.
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Быстрее бы вышло из «моды» чудесное слово – Психосоматика. Ничего не имею против этого понятия, но… Бесит. Почему люди, получив новую информацию о каких-то процессах, связанных с собой любимыми, так стараются её запихать в каждую дыру, каждое ясное и неясное происходящее объяснять именно тем процессом, который больше на слуху. Да конечно, младенец с врожденным пороком сердца это 100% психосоматика. Верю и повинуюсь, о врачи, и просто умники. Вы все правы, и моя лень и нежелание причинять себе дискомфорт какими-то вещами, положенными при ЗОЖ – это исключительно психосоматика + мое страстное желание болеть. Как же мне не согласиться с вашим авторитетным, рациональным и обоснованным мнением. Жутко становится от мысли, что меня занесло в психологию. Ощущение, что даже политический мир не может похвастаться таким количеством грязи, внушения и манипуляций. Чем я действительно больна, так аллергией на манипуляторов, заблуждения и розовые очки.
P.S. Это не крик души и даже не истерика. Просто набор слов, что давно крутились на языке, а всё было как-то не до них. Слова они такие… не любят когда их персону несправедливо игнорируют.
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Начинаю думать, что ты была в моей жизни на самом деле только ради этого. Ради литров, так и не выплаканных слез. Ради тонн недосказанности легшей на мои плечи. Воздух может физически стать тяжелее. Поменять плотность, вкус, цвет, запах. Остаться все тем же воздухом и в тоже время проникать внутрь хитрым ядом. Тем, что не убивает, но отравляет существование. Несвязные детали, отдельные моменты которые когда-то незаметно успели стать общими, вдруг исчезли. Были стерты. Не знаю, что ранило больше. Внезапность. Или сам факт. Скорее первое. Ну и уже упомянутая недосказанность. Мазохист внутри упивается этой тупой болью. А останки меня, забившись в угол, просто невидяще смотрят в туман этого отравленного воздуха и ждут хоть чего-нибудь, что перевернуло бы это состояние с ног на голову. Или скорее уж с головы обратно на ноги. Этим останкам чудовищно сильно требуется почувствовать под ногами опору. Твердую землю. Пустить корни и навсегда забыть о невесомости. Об этом разрушительном, пугающе прекрасном в своей жестокости воздухе. Но воздух уже разрезает гладь моей водянистой души своими пузырьками. Он везде и всюду на этой чокнутой планете. «Рыбу очень просто убить лишив того без чего она не может». Вот только рыба может лишь мечтать о гуманной участи. Этот мир приготовил для нее блюдо гораздо слаще. Она будет умирать раз за разом, и выживать. Делать то чего ей хочется меньше всего. А кровавые отметины времени будут затягиваться уродливыми рубцами. А когда не останется чешуи, рубцы покроют ее глаза, рот и только в последний момент жабры, останавливая дыхание и вместе с ним потоки отравленного воздуха. «Спасибо что была». Пожалуй, для рыбы это самое доброе прощание. Зачем эта доброта? Зачем эта нотка чистоты в таком грязном деле? К сожалению, эти вопросы останутся безответными. К черту. К чертовой матери все это. Но каким бы дерьмом и властью не обладал этот мир, бой в очередной раз им проигран. Рыба не просто мазохистка. Рыба еще и унаследовала упрямство всех ослов вместе взятых. И пока на ее тельце еще есть места для шрамов, рыба продолжит верить, любить и впускать в свою жизнь тех с кем ей хочется плыть по пути. Да прибудет с нею ее боль, ее чувства и ее истерзанное подобие жизни.
@музыка:
Jane Air – Новый день
@настроение:
У мира нет души, а может никогда и не было (с)
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Бывают такие моменты, когда внезапная вспышка эмоций вдруг освещает до этого совершенно невнятный образ твоего собственного отношения к такому обширному понятию как Классика. Что есть классика? Затруднюсь с достойным ответом на данный вопрос. Но вот на что мне ответить будет легко и просто, так на то, а зачем впитывать в себя эту самую классику и когда, при каких обстоятельствах это знакомство будет максимально продуктивным. На второй подпункт у меня во время этой вспышки вырисовался стройненький, практически однозначный ответ – в свое время. Нет никакой системности в истинном познании классики. Это не принудительное изучение по продуманной школьной и институтской программе. Которое в лучшем из случаев даст легкую осведомленность и ориентирование в сюжетах. Но чего стоят эти сюжеты? Разве в них истинная ценность классических произведений? Разве поверхностной оценки событий и характеров героев ждут от нас безмолвные боги классики? Возможно, эти мысли лишь высокомерная попытка выдать свой личный взгляд за что-то большее, за что-то имеющее смысл. Но эта попытка сама рвется наружу. Я лишь лениво обрамляю ее абажуром из слов. Я слишком уважаю собственные чувства, чтобы просто игнорировать их. Чувство прикосновения к чему-то действительно необыкновенному происходит лишь тогда, когда классика сама врывается в жизнь. Хоть вихрем, случайно пронесшимся мимо и повлекшим за собой, хоть послушным легким ветерком закружившим вокруг. Она может притягивать своей родственностью, олицетворением чего-то личного, а может вызывать напротив стойкое отторжение, но мучительно притягательное, завораживающее своей остротой. Но в любом случае в этот момент она не оставляет равнодушным не только сердце, которое впечатлить довольно просто, особенно являясь писателем, она впечатляет все мышление, мировоззрение, личность человека. Только тогда она раскрывается в полной мере. Только тогда человек выстраивает в своем мозгу собственный мир этого произведения и наблюдает за ним изнутри. Участвует в некоей театральной постановке, являясь попеременно каждым, или почти каждым героем книги, рассказа, и даже мелодии. Сколь бы различными не были литература, музыка и другие великие творческие начала, в каждом есть некий стержень, на котором держатся их составляющие. Не то чтобы он их объединял. Но некую параллель проводить позволяет однозначно. Как можно провести параллель между системой кровообращения и водопроводом. На первый взгляд извращение, но некая логика присутствует. И вот все величие классики сегодня в очередной раз предстало передо мной в своей красоте и одновременной простоте. Классика тяжела и трудно воспринимаема лишь тогда когда вы с ней на разных волнах. Но стоит ей задеть струны твоей души, и ты растворяешься в ней как в собственных мыслях. Ее атмосфера на время становится твоей второй кожей, отделяющей вас от всего оставшегося мира, в свой – внутренний. Не каждое классическое произведение успеет во время к тому моменту, когда оно необходимо в вашей жизни. Особенно если заранее отвергать все что вам неинтересно сейчас - навсегда. Ведь понятие интереса модифицируется, меняется каждый день. С каждым вашим выдохом, с каждой новой мыслью, новым взаимодействием с миром и чувством. Впрочем, однажды испытав всю мощь подобных встреч, редкий человек не будет ждать повторения. И все же эти повторения всегда стихийны, внезапны, не предсказуемы. Из случайного списка школьной литературы, которую я практически всецело игнорировала, когда нужно было прочитать хоть что-то одно, вытащить себя из безвыходного положения с оценками, мой метод не менее примитивный, чем метод тыка, выдал мне именно Преступление и наказание Достоевского, ставшее в те дни моей второй шкурой. Из случайного набора стихотворений Ахматовой, раскиданных по всему классу, мне досталось именно то, что абсолютно идентично отражало внутренний мир на тот момент, описывало простыми пробирающими до дрожи словами ситуацию буквально трехдневной давности. Пожалуй, нельзя назвать такие совпадения случайными. Для меня это доказательства. Доказательства того, что Классика стала Классикой благодаря чему то большему чем просто признание обществом авторских достоинств. А сегодня меня вдохновило на эти мысли еще одно столкновение с магией классики. Казалось бы, чего только не встретишь в эпиграфах фанфиков. Но бывают и совершенно особенные цитаты. В совершенно особенное время, отразившиеся в усталых зрачках, давно следящих за строчками, глаз. «Черт возьми, или, по-вашему, на мне легче играть, чем на дудке? Назовите меня каким угодно инструментом, - вы хоть и можете меня терзать, но играть на мне не можете». На этой странной, не законченной, но отражающей действительность ноте я отправляюсь перебирать коробки с книгами в поисках Гамлета. Спасибо еще одному во время случившемуся слиянию мыслей и чувств, которое дарит мне еще одно «мое» классическое произведение.
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Нет такой боли, которая сведёт с ума - быстро. Это лишь плод фантазии. Реальная боль медленно, по кусочку отпиливает твою душу и душит лишь слегка, оставляя тебя в сознании, чтобы наслаждаться твоей болью и унижением сполна. И нигде нет спасения от боли. Боль реальная перетекает в боль виртуальную, и наоборот. Как замкнутый круг. И опьянев от этой боли, ты уже не понимаешь, которая начала первой убивать тебя. Смерть от боли никогда не может быть желанной. Даже при чувстве вины. Потому что нет такой вины, которая заслужила бы разрушение души. Душа не учувствовала в преступлении совершенном телом. Гормоны правили человеком, а не дух. Заставляя страдать чью то душу, мы разрушаем свою. Страшно писать об этом в тот момент, когда своя собственная душа медленно, но верно растворяется в боли. Моей мечте о спокойной безболезненной смерти не суждено сбыться. Знать бы заранее, сбросилась бы вчера с моста. Но теперь поздно. Эта боль не отпустит меня, куда бы я не шагнула. Смерть не спасёт меня от себя самой. Как же хочется повернуть время вспять. Отойти от этой черты, вернуть себе свою жизнь. Что угодно сделать не так, лишь бы изменить этот поворот в боль. Лишь бы сойти с этой страшной дороги. Хочется плакать, но слезы застревают, где то на пути. Её величество боль не позволит им пролиться. Ведь за слезами неминуемо наступит облегчение, а такого подарка боль мне не собирается преподносить. Самое жуткое, это то, что моя душа очень сильная. Она будет долго сопротивляться, а значит мои страдания будут длительными. И кто такой добрый наградил меня такой широкой, доброй, открытой душой? Такие души Боль особенно тщательно кромсает, зная их способность восставать из пепла, она уничтожает их планомерно и размеренно. Я пишу это чтобы хоть как то определять стадии своего состояния. Думаю по тому что я пишу, я пойму в какой момент мой разум начнет давать сбои. Я своими глазами увижу, как разрушения будут прогрессировать. Наверное, уже ближе к концу я перестану понимать что происходит. Агония отвлечет меня, и я уже перестану писать. Но и пусть. Лучше никому не знать, что творится с человеком во время смерти его души. Раньше этот вопрос мне казался весьма любопытным для изучения. Как же я была глупа. Есть в этой жизни вещи настолько страшные - что лучше просто не знать их. Пусть их переживают лишь те, кто с ними сталкивается напрямую. Незачем кому-то просто знать об этом и жить в страхе. Неведение иногда бывает полезным. Самое главное, что мне необходимо сделать сейчас, это удержать себя от рывка за помощью. Я не имею права тащить в это болото своих близких. А чужой человек врятли сможет помочь. Но попытаться можно. Мне уже нечего терять, так почему бы не довериться кому-то до конца. В кое то веки показать не только свои положительные качества как я делаю по жизни, а открыть свою слабую сторону. Ведь невозможно что-то защитить, не видя этого... Боже... какие банальности я говорю... Наверное уже процесс разрушения начался. Хотя сложно проследить четкую грань... К боли душевной уже на подходе в подкрепление движется боль физическая. Пока только легкая слабость и недомогание. Что будет дальше, гадать не имеет смысла, все равно уже скоро увижу. Если останутся силы, то не только увижу, но и напишу. Может быть, кто-то и не поймет, что я сейчас чувствую... Вернее никто не поймёт. Что может значить какая-то боль для того кто её не чувствовал. А те кто чувствовал уже не смогут понять... ведь никто ещё не выживал в схватке с убийцей души. Впрочем, какая это схватка, если нет никакой борьбы... это просто уничтожение. Ведь душа не встаёт на свою защиту, она лишь бьётся в руках этой садистки и кровоточит в последний раз. Интересно как я буду выглядеть без души? Я много раз видела людей переживших подобное, но не представляю какой буду сама после моей маленькой смерти? Так странно - видеть себя в зеркало и знать что вот-вот всё изменится, и возле этого зеркала окажется совсем другая частичка материи, уже не наделённая признаком человечности - душой. Душа кричит в поисках решения. Ведь человеческая натура до последнего привыкла надеяться. Надежда... она лишь придаёт остроты вкусу боли. Я всё ещё надеюсь вернуться с того света. Но для этого я не достаточно сильна. Да и не достойна я этого. Лишь единицы были способны вернуть мертвую душу, да ито никто их не видел, о них известно лишь по Легендам. Хотя я хочу верить в эти Легенды. Пусть мне не суждено стать частью их, но приятно знать, что хоть кто-то смог спастись из подобного ада. А ещё меня всё ещё преследует глупая человеческая Вера. Вера в то, что когда-нибудь люди перестанут совершать ошибки. Когда-нибудь Боль страдая от голода захлебнётся своей кислотой от невозможности кого-то убить... Мне даже немного жаль её. Ведь боль не виновата, что она такая. Она, как и все мы не выбирала такую форму существования, она просто родилась ей и не может изменить этого, как мы не можем стать кем-то кроме человека. Стало сложнее писать. Лихорадка делает пальцы непослушными. Плед и батарея, казавшиеся когда-то отвратительно жаркими, сейчас напоминают сугробы, обволакивающие меня. Вы простите, если я не попрощаюсь в конце. Я просто не знаю когда умру и не хочется прощаться раньше времени. Сейчас на пороге последнего вдоха очень хочется оставить хоть какую-то частичку своей души нетронутой. Ведь это всего лишь текстовый документ, его боль не затронет. Она просто не увидит такой незначительной детали. Моя последняя маленькая хитрость. Спрятать хоть что-то, хоть отголосок моих чувств спасти от казни. Да, они в чём то виноваты... но не на столько чтобы исчезнуть без следа. Я слишком ими дорожу, чтобы позволить забрать их все, до последней капли. Пусть я больше не буду жить, но осколки моей души останутся, и возможно когда-нибудь кто-нибудь сможет их разглядеть, перевести с давно забытого языка, и понять. Не имеет смысла говорить, что с каждой минутой мне становится труднее дышать. Но я напишу. Ведь душа уже выскользает из меня кровавыми потоками, и всё меньше эмоций остаётся во мне. Становится проще описывать своё физическое состояние, ведь эмоции ускользают от моего внимания, вливаясь в поток остальных обрубков моей души, навсегда покидающих меня. Так хочется оплакивать их, но слёз по прежнему нет. Наверное, их теперь никогда не будет. Ведь без души мне уже не нужны будут слёзы. Интересно вот в данную секунду кто-нибудь чувствует что-то подобное моему? Могло бы мне стать легче, если бы я разделила свою боль с кем-то на двоих? Наверное, всё же нет. Но любопытство пока ещё не умерло. Видимо Боли оно показалось слишком бесполезным и она отложила его на потом, занимаясь пока самыми сильными моими частями души. Любовью, преданностью, счастьем, горем. Так странно ощущать как печаль с болью и хрустом вырывают из меня не давая ничего взамен. Только сейчас я познаю истинное значение слова Пустота... она всё ещё не стала абсолютной, но стремится к этой страшной отметке. Я чувствую, что совсем немного осталось до той секунды, когда я перестану бороться и потеряю сознание. У меня открывается второе дыхание. Я бегу от боли и иногда мне удаётся на пару шагов оторваться от неё. Но она слишком величественна в сравнении со мной. Она настигает меня вновь и вновь... посмеиваясь над моими ничтожными попытками вырваться из её цепких лап. Это вытягивает из меня последние силы. Больше нет сил даже думать, я была не права, я почувствовала свой конец за пару секунд... Прощайте люди, знайте, что я любила вас и этот гребаный мир...
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Слезы скатывались до безобразия медленно, осушая нежную кожу и стягивая невидимыми путами лицо. Они не обжигали. Привычная горечь стала вечным спутником девушки, которая любила чувствовать. Трудно назвать подобные привычки извращением, но возможно это было именно оно. Извращение страдать по любому поводу. Извращение любить до последнего выдоха. Извращение привязываться до невозможности. Люди не любят поводки. И бегут от тех кто привязан к ним. По крайней мере, большинство. И обжигаясь, раз за разом, человек-собака со временем перестает верить, что встретит кого-то, кто привяжется к нему столь же сильно. Человека способного на взаимность даже в таком извращении. И тоскуя о невозможности такого варианта развития событий, девушка усиленно выплевывала из своих слез жгучие капли, пытаясь избавиться от боли. И вот тогда, наверное, в ней оборвалось желание любить. Она жила долгое время, не подпуская к себе никого. Лишь мечтая, что найдется любовь, пробивающая даже ее выстроенные барьеры. И она нашлась. Любовь. Она была совершенна. Она была девушкой. Но собаке было плевать. Все барьеры плавно растаяли в воздухе, без болезненного разрушения, просто растаяли и все. А Собака бегала по улицам, виляла хвостом и заворожено ловила взгляд своей хозяйки. Спасительнице. Спасительница была прекрасна. Она понимала собаку во всем. Она дарила ей свою нежность, мешая ее с острым соусом страсти и сладким опьянением чувственности. И она забрала собаку в теплый дом. Но ведь собака всегда жила на улице. И любое движение отшвыривало ту куда-нибудь в угол, на свидание с застарелым страхом. И Собака выла, ночами мешая хозяйке спать. Собака через раз откликалась на зов. Частенько не ела. Или наоборот воровала со стола. Хозяйка все равно любила ее. Но с каждым разом становилась настороженнее. Любовь меняла консистенцию из твердого золота в жидкое. И собака все чаще зашуганно смотрела на золотые лужи, ожидая, когда они начнут испаряться в газ. Когда они начнут смешиваться с таким ненавистным воздухом обыденности. Это ожидание еще больше травило Любовь. Этот страх странным образом причинял боль хозяйке. Она все силилась понять. За что. Чего боится ее любимца. О чем она страдает там где, казалось бы, все хорошо и поводов нет. И подолгу уходила из дома, ища тепла среди людей. Она понимала, что все еще любит собаку. Но было так сложно понять любовь. Было так невыносимо, что возвышенные чувства вдруг обросли сорняками быта и истерик. Истерики, завывания собаки рвали на части что-то в голове. А пока девушка была где-то там, собака тихонько вжималась в кресло и роняла такие человеческие и в тоже время неправильные чужеродные слезы. На губах играл приторный вкус сладкой горечи. Глаза были почти закрыты. А может и открыты. Никто не знает точно. Ведь перед глазами были лишь сцены из прошлого, или напротив никогда не происходившие события рожденные надеждой. Собака ненавидела надежду. Ей казалось, что когда ждешь худшего, а происходит хорошее ты рад этому на сто процентов. А если ждешь хорошее, а все рушится то боль сильнее в сотни раз, чем когда ты это предвидишь. И глупая Надежда причиняющая столько боли и растягивающая и без того тягучее время травила ее в ответ. У них была взаимность. Но все это затопляло самое сложное чувство. Щемящая сердце нежность и любовь к той, которую она ждала этим долгим вечером. Той кто все не появлялась. И каждый такой вечер становился маленьким адом для собаки, которая никогда не знала, что будет дальше. Вернется ли Любовь. Вернется ли е смысл жизни. Днем она убегала к железной дороге и долго смотрела на поезда. Когда-то она очень любила путешествовать. Но сейчас ей никуда не хотелось. Её дом был там, где была Любовь. Её дом был внутри той девушки. В ее широком и ласковом сердце. И её тянуло туда неимоверно. Но не было поезда, который отвез бы ее туда. Собака просто смотрела на поезда и ждала тот самый единственный. А его все не было и не было. И она возвращалась домой. Улыбалась по дороге встреченным парочкам и тихонечко шептала слова удачи. Она всегда желала самого лучшего любви. Не этим двум людям. Они сами о себе позаботятся. А именно Любви. Чему-то живому, что возможно было между этими людьми. Собака любила Любовь. Не смотря ни на какую горечь. Она безумно любила Любовь. И её Любовью была она. Та чье слово было равносильно приказу. Та, чей голос был лучше любой музыки. Ее собственный собачий наркотик. А еще собака знала, что будет верна своей любви до конца. Она жила только любовью и только ради нее. Она ухнула в пропасть, сознательно подписывая бессрочный контракт хранить любовь. Но она понимала, что сохранить одна ее просто не сможет. Возможно, и поэтому она так часто прибегала на мост над железнодорожной станцией и подолгу вглядывалась в вагоны. Но ожидание вагона в сердце Любви было куда как поэтичнее и служило хорошим поводом и оправданием ее пребыванию там – среди уезжающих, приезжающих, встречающих, провожающих. Теряющих что-то. Все теряют какую-то частичку себя, проходя сквозь терновник вокзальных дверей. И вот шуршание ключа в двери. Собака замирает на секунду и тут же судорожными движениями пальцев пытается стереть следы въевшихся как кислота слез. Пальцы не слушаются, соленая вода не оттирается. Её слишком много. Пальцы обессилено царапают лицо в надежде смыть слезы кровью. Девушка медленно подходит к креслу сзади. Молчит. Нежно касается губами волос. Собака замирает и в душе у нее бешено бьется Любовь и сумасшедшее счастье от этих прикосновений. И сегодня они засыпают, вместе обнимая друг друга. А когда девушка засыпает, и собака еще крепче вжимается в родное и любимое тело из глаз выкатывается последняя самая горькая слезинка, прежде чем усталость и страх не загоняют счастливую сегодня собаку в беспокойный сон. И собака не знает, что ночами мечется от кошмаров по кровати, царапая свою Любовь, и душераздирающе крича, ну а девушка лишь обнимает и целует нахмуренное лицо, мечтая, что когда-нибудь это кончится и им просто будет тепло вдвоем где-нибудь подальше от этих страданий раненной собаки. Девушка стискивает зубы и не позволяет всплыть наружу застарелым шрамам ее собственной боли. Она знает, что им итак слишком много боли собаки. Любви слишком много боли. И нельзя травить мутную воду лишней порцией грязи. Нужно спрятать хотя бы свое чудовище. Ради нее. Ради нас. Вот так вот и живут девушка с собакой. И никому лучше не знать что будет через пару секунд , минут дней. Все будет так как будет.
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Она появилась, чтобы ты понял. «Ее душные объятия все крепче сжимали твое горло. А ты парил в нарисованных баллончиком облаках и принимал все это за счастье. Ты заблудился в этом лабиринте тонких путаных коридоров. Между любовью и счастьем, слишком огромная пропасть. На ту сторону едва ли кто когда переберется. Для тех, кто не пытается, остается в любви, не думая о счастье, о себе – агония длится чуть дольше. Маленькая иллюзия большого мира...» Девушка в ужасе откинула от себя перо, которое плавно скользнуло по столу и упало вниз. Сама Элиза обессилено осела на пол инстинктивно отползая от стола как можно дальше. Не во время вспомнилась история о Поттере, который писал своей кровью несправедливые по отношению к нему вещи. Боль внутри девушки нависала сейчас над ней подобно Амбридж. И вкрадчиво доказывала, что Лиз не права. Что Лиз лжет. Боль жаждала власти любви над человеком. Это питало ее гораздо больше, чем любые другие источники. Девушка писала кровью. Только не красной и не такой живой. Она писала тягучей черной кровью больше похожей на какую-то смолу, вытекающую из сердца рваными порциями. По щекам покатились долгожданные слезы. Но они не принесли облегчения. Только обожгли исцарапанные щеки и исчезли. Растворились в потоке гораздо более горьких ощущений. Время тянулось в ожидании. Сдастся и окончательно заблудится в своем страдании, или сядет и продолжит вымещать разрывающие ее чувства на ни в чем не повинном пергаменте, вечно выступающем в роли козла отпущения. Зная, что еще чуть-чуть, и она окончательно расплавится, Лиз резким рывком поднялась на ноги. Но до стола так и не дошла. Кровь, прилившая к голове неожиданно подарила спасительное незабытье. Но все хорошее имеет привычку заканчиваться не спросив ничьего разрешения. И утерянное буквально на пару сотен секунд сознание вновь возвращалось. Возвращалось в компании с садистским коктейлем эмоций. В этот раз она быстро нашла в себе силы обойти стол, поднять перо и сесть на стул. Усмешка окрасила унылое лицо. Очередная глупая мысль смешила почти до истерики. Сидя на этом самом стуле, она читала о маггловских смертных казнях. В том числе и о стуле смертников. А что…. Было бы не плохо. В голове уже мелькали все случаи высшей меры за последнее столетие. Такой подарок было трудно заслужить. Зато он уводил в сторону от необходимости самой делать выбор. Соблазнительно. Как же соблазнительно. Все решат за тебя. Только один шажок во тьму и тебя уже понесет по течению. Она представила себя в роли кровожадного убийцы, и ей стало еще смешнее. Пока она не поняла, чьи черты показались ей знакомыми в нарисованном воображением образе. Боль, вернувшая себе власть, не спешила. Вначале прокатилась волной по телу, обволакивая, обманчиво нежно поглаживая нервы. А потом вновь сдавила сердце, проникая в самые потаенные уголки души. Но маленькая передышка вложила в руки слабой девушки ту силу которую она часто теряла, попадая в ловушку своих эмоций. В голове нарисовался картинно огромный блокнотик, в котором она мысленно поставила галочку напротив пункта – поблагодарить Эмили. Блокнотик тут же рассыпался. Тратить крупицы силы принесенные ей в дар на бесполезные минуты облегчения Элиза не собиралась. Рука с зажатым пером чуть вздрогнула, но послушно опустилась к пергаменту. «Большой мир любит иллюзии. Ведь так сладко выпивать боль разочарования, когда эти маленькие слуги рассыпаются осколками розовых стекол и ранят не столько своими мелкими острыми частичками, сколько непереносимей разницей между двумя картинами мира – до и после. Можно ли назвать ложью, когда человек просто меняет свои планы на будущее, оставляя там все меньше места тебе? Были ли мечты обещаниями или ты просто слишком серьезно поверила в слова, оброненные просто так?...» Вопросы на которые не хотелось отвечать. Зыбкая грань. Та точка невозврата, которую Лиз всегда любила оттягивать как можно дальше. Но чем сильнее чувство, тем сильнее обратная тяга резинки. И слабенькие мышцы не выдержали. Сдались. Пальцы обессилено выпустили резинку. Глаза зажмурились в ожидании удара. И все равно готовой быть к таким ударам невозможно. Как бы долго не готовился» Девушка замерла, потеряв скользкую ниточку мысли. Кровь бывает такой скользкой… Внезапно в памяти обрисовалось воспоминание о какой-то мимолетной мысли подруги. Она должна быть. Она где то записывала. Непослушные пальцы перебирали бумаги в ящике. Вот он. Розовый листик. Ну а какой же еще мог попасться под руку у Джи дома. И она принялась торопливо переписывать со стикера на пергамент. «На вопрос "зачем ты это делаешь?", я всегда отвечаю - "не знаю". Не объяснять же людям, что у меня хобби такое - себя уничтожать.» Который раз Элиза наступила на грабли полного растворения в чувствах? Первый? Хаах.. Если бы! Второй? Едва ли. Третий? Уже вероятнее. Даже вполне возможно. Точного числа она не вспомнит. Слишком сильно пропитывает ее сознание новая любовь. А когда одна в другую перетекает так быстро. Когда последние три почти слились в яростный коктейль страшнее Ерша? И все три имели примерно одинаковый финал. Если бы это был просто алкоголь. Как же проще бы было. Объятия с унитазом, вода, таблетки. По кругу. И облегчение. А тут… тут облегчение накатывает изредка. И всегда сменяется новой порцией боли. В голову отчаявшейся девушки все больше загоняющей себя в угол безысходности настырно пробивалась мыслишка. Скорее даже цитата. Даже не цитата, а название. Название фанфика прочитанного в те времена, когда она еще владела своим разумом. Когда она не слыла рабыней эмоций. Она появилась, чтобы ты понял. Она появилась, чтобы ты понял... Понял… понял… «Любовь дается не в дар и не в наказание. Просто чтобы рассказать о чем-то. Донести до человека что-то чего он пока не понимает, в том числе и о нем самом. Незнакомые факты. Незнакомые умения – чувствовать, понимать, принимать. Жить с кем-то общей жизнью. И забирается она не в наказание. Строго говоря, она и не забирается никем вовсе. Просто срабатывает закономерный механизм. Все что строится, однажды либо становится готовым мирком, либо рушится от несоблюдения технологии. Только вот в любви к сожаленью в отличие от строительства нет готовой четко сформулированной схемы, правил, технологии. Каждая любовь строится по индивидуальным параметрам. Тут как в русской рулетке – повезет/не повезет. Хотя конечно доля случая не так велика. Это только кажется. А так к конечному результату ведет множество мелочей» Мелочи… покрасневшие от напряжения и повышенного давления руки молодой волшебницы зарылись в горку всяческих мелочей на столе. Глаза закрылись. И она начала перебирать свои ощущения. Холод. Мягкие овальные очертания. Яйцо. Каменное яйцо. Так похожее на драконье. Подарок. Оно из змеевика. Так символично для слизеринки. Осторожно выпустить яйцо. Придержать, чтобы не покатилось, и скользнуть пальцами дальше. Мягкость и пушистость. Связанный шелковой лентой заячий хвост. Смешной аксесуарчик. Дарила подруга, когда Элиза ходила в художественную школу и ей требовалось чем-то сметать катышки с листов. Ой! Укол. Острый угол конверта цапнул ладонь и промялся под силой смявшей его руки. Письмо Анюте. И как она могла забыть. Надо срочно отправить. Там внутри частичка ее души. Ее рисунок. И как всегда Анечке. Рисунки Элизы частенько улетали по тому адресу. Наверное затем чтобы хозяйка в приступе ненависти к себе не порвала, не уничтожила. А Ане нравились эти странные каракули. Так тепло было от ее благодарности. Невольная улыбка тронула губы Лиз и та выпустила конверт. Пальцы уткнулись во что-то большое. Книга. На память не вспомнить. Их так много на этом столе. Но судя по высоте это не сказки Барда Бидля. Значит либо подарочный Уальд либо Пелевин. Оба довольно толстенькие. Прикосновения к обложке о многом могут рассказать. Достаточно гладкая. Тесненых букв не наблюдается. На вскидку стандартного формата. Значит точно не Уальд. Скорее всего Пелевин. Можно проверить. Взяла книжку второй рукой и стала осторожно листать страницы. Где то чуть позже середины пальцы проверяющие уголки наткнулись на загнутый. Так и есть. Ампир’В. Хорошая книга. Растащенная на цитаты больше других. Читанная перезачитанная. Нет она и в половину не такая сильная в эмоциональном плане как любимые ориджиналы. Она на сквозь логичная, политическая и приторно реалистичная. Но взгляды автора на происходящее в мире так четко формулируют мысли самой девушки, что не полюбить его она не могла. Хотя началось все давным давно, и с другой его книги. Но это уже другая история. Эти кусочки паззла ее жизни как всегда лечили. Спасали. Напоминали о других гранях жизни кроме привычной и родной – депрессии. И вот уже ресницы предупредительно дрожат, прежде чем девушка открывает глаза. Хватит растекаться лужей по столу. Хватит жаловаться несчастным листкам пергамента на жизнь. Пора возвращаться в реальность. Пора натягивать привычный набор масок и спасать чужие задницы, как всегда надеясь искупить этим свое бездонное чувство вины. Лишь дверь тихонько скрипнула и вот комната опустела. Чтобы утром встретить свою хозяйку беспорядочно разложенными по столу листками. И как всегда без проверок и правки с совой все полетело к Эмили. И неважно что там будет после.
@музыка:
Three Days Grace - Never Too Late
@настроение:
Очередное непонимание в отношениях. Очередной срыв на Ами. Очередная Истерика.
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Пепел лениво перелетал по комнате от порывов холодного ветра из распахнутого окна. Скрипела старенькая рама. Но не было в комнате людей чтобы почувствовать раздражение от навязчивого звука. Дым рассеивался по комнате и ускользал вместе с ветром куда-то в глубь пустынных улиц. Мастер с наслаждением втягивала губительный наркотик и едва ощутимо проводила пальцами по губам выдыхая дым словно целуя воздух. Острые ногти касаясь тонкой сухой кожи пускали мурашки куда-то глубже чем по телу. Она тонула в ощущениях. Затушив очередную сигарету и все еще смакуя приторно сладкий вкус вишни на языке, задумчивая девушка брала в руки карандаш и рисовала. Во круг нее уже были рассыпаны десятки обыкновенных офисных листков. Какие-то из них пестрили рисунками. На некоторых было лишь несколько штрихов так и не законченной жизни. Красивой и на удивление аккуратной горкой высились смятые в шарики испорченные листы. Как-будто кто-то долго и упорно составлял из них пирамиду. На самом деле все это плод случайности. Мастер на автомате складывала все именно так. Она не любила порядок. И не любила ошибаться. Поэтому испорченные рисунки она отталкивала из своего мира хауса с особой тщательностью. В приглашающе раскрытое окно влетела сова. Несколько секунд с замиранием дыхания отвязывать письмо от птицы. Разворачивать хрупкий пергамент. И вот уже перед глазами расплываются в одно общее чувство тепла и радости строчки послания. Карандаш падая чертит кривую линию поверх незаконченного рисунка. Мастер вздрагивает. И вдруг роняет письмо на колени. Судорожно цепляясь за карандаш как за спасительный круг вся какая то ожившая девушка рисует. Через полчаса рисунок завернут в пергамент исова отправлена в обратный путь. Мастер знает что упустила очередную возможность пообщаться со своей Музой. Ведь она всегда появляется ненадолго. А она потратил время на рисунок. Но подкуривая очередную сигарету улыбается так словно прикоснулась к чуду. А она и прикоснулась. Как и всякий раз от одного только слова той, кто рождает в ней то чего нет и не было. Горка смятых листков вспыхивает и тихо осыпается пеплом. Разбросанные рисунки исчезают. Все что не имеет значения стирается из жизни Мастера и из этого мира заодно.
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Раздраженно перекидывая из одной руки в другую палочку, Эрни поднимался по лестнице перепрыгивая ступеньки и не разбирая дороги. Он только что в пух и прах разругался со Сьюзи. И из-за чего! На парня вновь нахлынула ядерная смесь из несочитаемых эмоций – забота, беспокойство, раздражение и возмущение. Не самый лучший набор ингредиентов для коктейля. Неудивительно, что незадачливый зельевар нарвался не просто на взорвавшийся котел. А на приличную порцию ядовитых испарений налипших на лице и мантии тяжким грузом. И самое жуткое, что всю обиду на девушку перекрывало чувство вины. Она ведь права в том что сказала. Точнее не права. Но он действительно вел себя как придурок. Но Сьюзен тоже хороша. Когда это я стал для нее напыщенным занудой без чувства юмора? Кажется, я что-то пропустил в нашем общении. Эрни так увлекся своими переживаниями, что даже не заметил, как палочка скользнула из рук и покатилась по ступенькам назад. Очнувшись, он быстро сбежал вниз и подобрал палочку, спрятав ее в рукаве, и продолжил подниматься. Раз уж он ушел из гостиной может стоит поискать кота. А то его весь вечер не видно. Зная привычку своего любимца ошиваться в районе совятни хаффлпаффский староста обеспокоенно глянул на часы, прикидывая хватит ли ему времени прогуляться в совятню и вернуться обратно в гостинную до отбоя. Нарушать правила Эрни не любил. Тем более по глупым, бессмысленным поводам. На все про все оставалось минут пятнадцать. Но так не хотелось возвращаться в гостинную, где на плече Ханны Эббот плакала Сьюзи. Ловить на себе странные, обвинительные взгляды однокурсников. Лучше найти кота. От его тепла всегда есть, какая-то неуловимая поддержка и понимание. Не успев ступить по коридору и шага, Эрни застыл, одной ногой оставаясь на ступеньке. На подоконнике сидела девушка. Точнее даже не девушка. А какое-то волшебное существо. Очень похожее на девушку. Сиреневые глаза с необычным струящимся из них серебром.. но каким-то теплым ощутимым серебром. Она тут же поймала его взгляд, и у Эрни создалось впечатление, что серебреное тепло потекло к нему по этому взгляду. Столько понимания и успокаивания было во взгляди красавицы. В тот момент парню было плевать даже на то, что перед ним безумно красивая девушка в легкой мантии. Он не замечал что на руках у незнакомки, невесть как оказавшейся в Хогвартсе, сидит его кот. А Шед, тем временем, ласково терся о руки девушки, что было несколько необычно для кота в чужих руках. Наконец Эрни отошел от первого своего впечатления о тепле исходящем от девушки, и соизволил-таки заметить кота, которого собственно и искал. -Шед? Шед состроил не очень довольную мордочку. Он смотрел на хозяина как будто осуждающе. Будто бы Эрни прервал что-то важное. Рука девушки, увешанная кожаными браслетами, успокаивающе провела по шерсти кота, и тот уже взирал на хозяина более привычно. Пепельные волосы девушки спадали на лицо, несмотря на заколки. Но взгляд все также неотрывно следил за Эрни. Она не пыталась поправлять явно мешающие волосы, как это обычно делают обычные девушки. Она вообще не вписывалась ни во что, хоть приблизительно граничащее с обычностью. Эрни подошел ближе. Хотел было задать вопрос о том кто эта девушка и что здесь делает но так и застыл с приоткрытым ртом когда толи девушка а толи введенье, коснулась его щеки пальцами . она убрала руку и он сам того не заметив потянулся следом. Так он и оказался на подокннике, присев рядом. Она ничего не говорила. Да и у Эрни пропало всякое желание задавать вопросы. Ему было уютно и постепенно в размеренное спокойствие проплыли мысли о разговоре со Сью. В этом воспоминании все выглядело иначе и парень все больше убеждался что погорячился. Но при этом его не грызло обычное при таком раскладе чувство вины. По телу разливалось приятное тепло. В ушах стояло тихое мурчание Шеда. И он понимал что все это мелочи и на самом деле главное вовсе не в том что он во многом сам виноват в ссоре. И не в том, что Сьюзен могла и не говорить некоторых вещей. Вообще сегодняшний день не значит ровным счетом ничего. Всю эту мишуру вытесняла простая и в тоже время шокирующая мысль. Люблю. Люблю её. И она меня. Все будет хорошо. Я не верю и не надеюсь. Я просто знаю. Мысль не просто промелькнула. Она как то внезапно пришла к Эрни и укоренилась там на всех глубинных уровнях. Распаковала чемоданы и судя по всему собралась остаться там жить. Ощущения не были волнительными или чужими. Они были безумно уместными и само собой разумеющимися. И с ними было тепло. Эрни почти уснул. Через пару часов из глубокой задумчивости его вывела боль в ногах. Они затекли от долгого стояния в позе прилипшего к подоконнику. И отдались болью, когда кот начал об них тереться. А Шед все наматывал круги вокруг ног Эрни, удивленно озирающегося в поисках странной девушки. Лицо немного скривилось, ведь разминать ноги после такого издевательства над ними было немного больно. Но тут же разгладилось и губы растянулись в улыбке. Кажется, Эрни знал что делать. И его уверенные шаги еще долго гулко эхом отдавались в коридорах и на лестницах, когда он спускался в подвалы торопясь попасть в гостинную. Теперь он хотел и знал что сказать. А Шед довольный и лукавый спокойно себе шел следом за хозяином в гостинную. Как будто уже зная, что там сейчас произойдет.
@музыка:
Blur - Music Is My Radar
@настроение:
Дикая усталость от работы и болезней. Посвящается моему личному Эрни - Эмили.
Хорошая вещь — факты. Весь вопрос в том, под какую гипотезу их подтасовывают.
Как жаль что любые слова о любви звучат пафосно и неестественно. Как жаль что невозможно дать человеку прикоснуться к твоим чувствам. Чтобы понять. На словах прийти к пониманию иногда невозможно. Это даже не беспомощность, это безысходность. Вода медленно толчками вытекает из маленькой дырки почти у самого дна аквариума. "Живительный" кислород врывается в привычный мир с жестокостью и безоглядностью скоростного поезда съехавшего с рельсов. Он победитель. Он прорвался туда, куда раньше все никак не мог попасть. А рыба лишь беспомощно и невидяще всматривается в темноту. Не мечется и не пытается спастись. Только смотрит. Туда откуда раньше всегда приходил хозяин. Заботливый и милый. Она знает что сегодня он не прийдет. И все равно ждет. А что еще ей остается? Рушится чей то мир. А у кого-то все только начинается. Возможно в поломанный аквариум пристроят свечку. Или даже посадят цветок. Главное не думать. Ни в коем случае не вспоминать как гулко стучали ботинки по кафелю, когда спускал в унитаз маленькое скукоженное от мучительного воздуха тельце той, на которую приятно было бросать взгляды отрываясь от дел, кидать ей крупинки корма и со смехом наблюдать как она мчится к другому концу аквариума за своей порцией. И специально кидать в следующий раз в другой угол чтобы она плыла обратно, стараясь успеть до того как корм опустится на дно. И вот рыбка наедине со своей безысходностью. Время течет мучительно медленно, примерно так же как и вода. Но ей не страшно. Ни капельки. Она прожила счастливую жизнь. Она была частью очень важного мира. Их мира. Одного на двоих. Спустя какие то часы входная дверь открывается. В комнатах загорается свет. Опять же медленно. Квартира наполняется обычным шумом свойственным в человеческом быту. И вот тут то глаза замечают неладное. В Аквариуме нет воды. Форточка открыта, видимо порывом ветра. Рядом с опустошенным аквариумом наполненным комком подсохнувших водорослей и тельцем рыбы, на полу осколки вазы, которая видимо от порыва ветра падая разбила этот маленький домик. Форточка жалобно скрипит когда ее со злостью захлопывают и ели справляясь с пальцами закрывают на непрочный замок. Пальцы дрожат еще сильнее выпутывая из водорослей оранжевую рыбку, еще не давно лупоглазо глядевшую на мир. Так и не снятые ботинки стучат по кафелю ванной. Мысли путаются. Раз и ее уже нет. Водоросли летят в помойку. Аквариум так и остается стоять среди комнаты.